Название: What I thought was never real Фандом: Inception (Начало) Авторы: Sandra-hunta и MokkoChoko Пейринг: Имс/Артур, Артур/Ариадна. Рейтинг: R (Nc-17) Размер: макси. Дикслаймер: что наше - наше, остальное - Нолана.
Артур понял, где он окажется, еще до того, как открыл глаза. Знакомый запах. Знакомая тишина. Даже свет резал глаза сквозь закрытые веки до боли знакомо. Артур уснул рядом с Ариадной, а проснулся в палате № 451 психиатрической лечебницы Уэйвери Хилл. Он оказался здесь не потому, что подсоединился к машинке, а потому, что просто лег спать. Да, он все еще мог видеть сны: несмотря на то, что, по словам Кобба, рано или поздно все извлекатели переставали их видеть. «Издержки профессии», так это называлось. Артур не знал, правда ли это, не составлял статистику. Он не говорил об этом ни с Коббом, ни с Имсом, ни с кем-либо еще. Не считал нужным. Артур продолжал видеть сны, и этого было достаточно. «Мы сами создаем иллюзорный мир, управляем им и меняем его. Мы занимаемся этим уже так давно, что мозг разучился делать все самостоятельно. Но в каком-то смысле это даже лучше – сон становится отчетливей, и ты можешь разглядеть каждую деталь», - так говорил Кобб. Артур только кивал в ответ. А что ему оставалось делать? Сказать, что он устал это слушать? По большому счету, к Артуру эта теория отношения не имела. Кобб не хотел показаться мудрым наставником, добрым другом или просто хорошим советчиком. Кобб не хотел поделиться соображениями – или предостеречь его, или подбодрить. Нет. Доминик хотел найти себе оправдание. Своим поступкам, своей зависимости. Тому, что он боялся заснуть и не увидеть ее вновь. Тому, что каждый раз перед сном он снова брал эту чертову машинку и уходил в себя. Кобб даже придумал для этого кодовое слово. «Эксперимент». Так он назвал происходящее два года назад, и так же объяснил это Ариадне. В свое время, Артур только пожал плечами. Почему нет? За эти два года они так и не поговорили – об Эксперименте. Они вообще старались не поднимать тему Мол. Самое большее, чего добивался Артур, это «Я скучаю по ней». А затем они искали другую тему для разговора. Когда она начала мешать работе – Артур снова решил устраниться. Он позволил себе только пару слов. «Зачем она там?». «Что-то она зачастила». После этого слов Кобб занервничал и начал огрызаться. Он ушел в оборону – и Артур прекратил нападение. Он не пытался отговорить Доминика от его ночных «вылазок». Не говорил, что Кобб только сыплет соль на рану, а не решает проблему. Что надо оставить прошлое в прошлом и думать о настоящем. О работе, о возвращении к детям. Не говорил, что Кобб стопроцентный эгоист и думает только о себе. Это было не эффективно, не разумно – и не вполне верно. Артур хотел бы, чтобы Кобб подумал о себе: тогда они все стали бы чуточку счастливее, и совершенно точно - жизнь стала бы безопаснее. Кобб о себе не думал. Вместо этого, он думал о Мол, и здания рушились, миры исчезали, камни сыпались в океан, а каждый следующий заказ превращался в настоящую катастрофу, и реальность все больше походила на изнурительный марафон. Кобб не менялся. И не останавливался. Артур молчал и следовал за ним – пока хватало сил. Он тешил себя тем, что все к лучшему. Получить пулю в колено – это не самый приятный опыт, но что-то подсказывало: если бы Доминика лишили возможности видеть жену каждую ночь – все было бы гораздо хуже. Хуже, чем товарняк через улицу, хуже, чем проваленное задание. И тем не менее: Артур почувствовал себя уязвленным, когда Кобб доверил свою «тайну» Ариадне. Дом предпочел девчонку, которую он знал всего пару месяцев, человеку, который был его напарником последние два года. Артур почувствовал себя ненужным. Ощущение было пугающе чуждым – но оттого не менее сильным, и Артур пытался его задавить, но оно не уходило. Он чувствовал себя обманутым. Не из-за Ариадны – а потому, что все это время он врал, что тоже не видит сны. Врал, чтобы Кобб мог чувствовать себя спокойней, врал, чтобы походить на него, врал, чтобы ничего не предпринимать. Чтобы все они были счастливее – и чтобы жизнь стала чуточку безопаснее. Это была тяжелая работа. Кропотливый, упорный труд. Неблагодарный труд. Осознание того, что все прошло впустую, было болезненней, чем Артур мог рассчитывать. Ариадна. Она перевернула мир вверх тормашками: ей это нравилось – перекраивать миры на свой лад. Артур не думал, что она все испортила, нет. Она докопалась до истины и вызвала Доминика разговор. Это было необходимо, но произошло абсолютно не так, как Артур себе представлял. Ариадна была напориста. Она была умна. Она была талантлива. То, к чему она прикасалась, обращалось в золото – вместо того, чтобы рассыпаться в прах. Она увидела задачу, взялась за решение - и результат последовал: такой, какого она хотела добиться. Они выполнили задание, Кобб пришел в норму и вернулся домой, Артур поселился у Ариадны в Париже. Все пришло к своему логическому завершению. Это было красиво: безупречно логичная последовательность, ни одного потерянного конца, ни единой погрешности. Совершенное построение. Больше не надо было притворяться. Сновидения перестали быть чем-то неправильным. Артур снова мог радоваться воспоминаниям. Вот Джордж ведет его в зоопарк посмотреть на тигров. Покупает мороженое. Улыбается. В реальности на следующий день Джордж посадил его в машину и отвез обратно в приют, но во сне он всегда был рядом. Или осенний бал девяноста восьмого года – Уитни Монаган согласилась пойти с ним, и Артур был безумно горд и счастлив. Таких ярких воспоминаний было немного, да и приходили они редко. Но они были – и продолжали греть ему душу. Теперешний сон был одним из таких воспоминаний. Восьмое августа две тысячи второго года. Артур не знал, почему он запомнил именно этот день. Его никто не навестил. Ему не сообщали чудесную новость о том, что он может отправляться домой. Даже парень из соседней палаты, Бен Крайсли, повесился не в тот день, а на сутки раньше. Может быть, воспоминание сохранилось как раз потому, что тогда абсолютно ничего не произошло? Артуру запомнились спокойствие и умиротворенность? Точного ответа он не знал, но догадывался. Уже давно Артур мечтал о спокойной жизни, без перестрелок, без парадоксов, без постоянного бега. Это воспоминание было островком безмятежной тишины, которой так ему не хватало. Сейчас было около девяти утра – часов в палате не было, но вот-вот должен был начаться утренний обход. Артур предельно точно помнил последовательность действий: сначала послышатся шаги, потом дверь тихонько скрипнет, и в комнату заглянет Фрэнк – добродушный санитар, от которого Артур ни разу не слышал дурного слова. Потом Артур оденется, пойдет на утреннюю гимнастику, затем – на завтрак. Последние четыре месяца ему разрешали есть со всеми. Потом – групповая терапия. Дольше Артур почти никогда не задерживался в этом сне. Чаще всего он просыпался до завтрака, а иногда даже не выходил из палаты - просто лежал. Артур осмотрел комнату. Ничего не изменилось с тех пор, как он «оставил» это место в последний раз: немного ржавая сетка на окне, «кровоподтеки» на потолке от потопа полугодичной давности, следы от ногтей на стене… Стоп. Следы ногтей? Раньше их не было. Артур возвращался к этому воспоминанию столько раз, что запомнил все до мельчайших деталей и мог бы нарисовать комнату с закрытым глазами, и он изобразил бы все, кроме этих следов – он никогда не замечал их в плане. Это заставило его нервничать. На всякий случай, Артур подошел к стене и прикоснулся пальцами к бороздкам от ногтей. Это было бессмысленно – хотя бы потому, что он был во сне. Кто станет проверять реальность вещей во сне? Скоро ты проснешься, и на увиденное тебе уже будет плевать. Артур снова сел на кровать. В конце концов, это просто воспоминание. Это его подсознание. Он может делать все, что захочет. Хоть сжечь это место до основания, чтобы больше не возвращаться. А это просто царапины. В них нет ничего особенного – возможно это просто осколок, отражение вчерашнего дня. Они ничего не значат. Артур полез в карман за игральной костью. Ее там не оказалось. Она могла вставать на ребро, могла выкидывать только «шестерку», на каждой ее грани могли быть только «четверки». В очень редких случаях ее не было. Это было неприятно, это заставляло нервничать, но рано или поздно Артур просыпался, и кость, с отпечатками зубов на «тройке», была при нем. Он просто спит. Поводов для паники нет. Он просто выдумал эту ненужную деталь, вот и все. Нужно просто расслабиться и плыть по течению – и скоро он вновь окажется по ту сторону, в Париже, рядом с ней. Послышались шаги, а затем открылась в дверь, и в комнату зашел Фрэнк. Нет, это был не он. Артуру хотелось, чтобы это был Фрэнк, но нет. Вошедший человек был одет в ту же самую форму лечебницы, и даже имя «Боб» на кармане рубашке было вышито точно так же. Боб. У Артура создалось впечатление, что когда-то давно он знал этого человека. Боб был не один – следом за ним в палату вошел другой человек, но уже не в санитарской форме. Костюм, халат, бейдж с именем. Его Артур вспомнил – Томас Хейз был его лечащим врачом в больнице.
*** (неделю назад)
Она игриво прикусила Имсу губу. Он прижимал девчонку к стене, а девчонка прижималась к нему, и он одну руку просунул ей между ног, а другой тискал ее левую грудь, правую он поцеловал - и сказал: - Прости меня. Он поднял глаза к потолку: - Ну почему у меня всего две руки? А девчонка оттянула блескучую майку – так, чтобы открыть доступ. У нее были крашеные волосы – золотые мелкие кудряшки, они то и дело подпрыгивали, а она пьяно смеялась, и стонала, и что-то шептала Имсу на ухо. Десять лет назад вот такую же точно принцессу Имс привел домой – и уложил в родительскую кровать, потому что принцессы не трахаются на узком матрасе без простыни. Когда отец вошел… у него было такое лицо, как будто он ожидал сдохнуть раньше, чем Имс выкинет что-то подобное, и он долго, очень долго смотрел на принцессу, а потом сказал – не отводя от нее глаз: - Выкини отсюда эту шлюшку. Немедленно. Он сказал – наконец-то он перевел взгляд на Имса: - Выкини – или это сделаю я. И Имс был достаточно взрослым, чтобы поверить: в эту минуту отец ненавидел его. Девчонка была напугана, она в раз протрезвела, подтянула к горлу простыню, закрывая маленькую бледную грудь, а Имс помнил, что совсем недавно эта девушка была сплошной праздник, она светилась, как рождественская гирлянда, она готова была подарить ему настоящий фейерверк – и любила весь мир, а мир любил ее в ответ. Отец убил праздник. Он убил ее. И Имс ушел вместе с ней, надеясь, что она воскреснет, надеясь, что ему это тоже удастся. Имс ушел туда, где рождество длилось вечно, девчонки смеялись и танцевали, выпивка текла рекой, и если какая-нибудь хрень случалась на задворках праздника, она не стоила того, чтобы думать о ней. Имс любил этих куколок, любил ночных бабочек и всех остальных, кто кружился с ними под одной лампочкой. Имс не думал о том, сколько было от противостояния – в его любви. Ненависть, обида и злость со временем сменились сожалением, и Имс с трудом припоминал лицо отца, но эти девушки по-прежнему были рядом – они были похожи, как сестры, а жизнь рядом с ними все еще была похожа на праздник. Они не знали его, не горели желанием узнать. Они выдумывали его сами, каждый раз – заново, и ему не приходилось играть. Он не успевал разрушить их фантазии, он навсегда оставался тем, кого они вообразили, - в их глазах, в их воспоминаниях. Эта мысль вселяла надежду, она давала возможность поверить, что человека в своих фантазиях они любили – и что они любили Имса, даже оставляя себе только малую его часть. Рядом с ними Имс не боялся смерти. По крайней мере, не боялся так сильно, как когда засыпал один. Автоответчик сработал до того, как они добрались до кровати. Тихое шуршание, потом – гудок, а после гудка – растерянный голос Ариадны. Имс прервал поцелуй, чтобы сказать принцессе: - Моя сестра. И секунду другую он еще думал о койке, о мягкой белой заднице, о персиковом блеске и о том, как, все-таки, круто, если дама пьет таблеточки. - Имс, привет. Видимо, тебя нет дома: хоть кто-то живет полной жизнью. Изящное решение для автоответчика, я тоже ненавижу записывать обращения. Арианда говорила, а Имс слышал ее – и плевать на нее хотел. У него были более важные дела. У принцессы были кружевные трусики: красивое белье, высокие каблучки – даже если Рай существует, а Имс туда не попадет, не страшно: ему и здесь всего хватает, так он думал. А потом она сказала: - Послушай. Она сказала: - Мне неловко тебя беспокоить, но ты не мог бы помочь мне? Открытки не было три дня. Это была не мысль, даже не озарение, нет: это был самый настоящий удар. Имс как будто раздвоился. Он видел себя, видел девчонку – в своих руках, видел неубранную темную комнату и разворошенную постель, видел автоответчик – и прикидывал, что ему придется забрать с собой и сколько времени займет дорога до Парижа. Ариадна говорила: - Я не знаю, есть ли у тебя информация – но я не могу дозвониться до Кобба, так что… на тебя вся надежда. Открытки не было три дня. Она должна была прийти три дня назад, в понедельник Имс видел «хвост» от Артура, а Артур никогда не опаздывал – и никогда не пренебрегал мелочами. С тех пор, как они осуществили внедрение, с тех пор, как они распрощались в Штатах, Артур завел эту традицию: в знак примирения. Он предпочитал держать Имса в поле зрения, он быстро ориентировался – и всегда знал, где его искать, лет пять назад Имса это бесило, но теперь ему стало бы одиноко, если бы Артур перестал за ним приглядывать. Теперь это гораздо больше походило на заботу, чем на занозу в заднице, и с их последнего дела Имс переезжал четырнадцать раз, и тринадцать открыток он возил с собой. - Мы немного повздорили и, кажется, я перегнула палку. В общем, когда я вернулась домой, он уже ушел. Я немного прибрала здесь – спустила пар и решила, что пора позвонить тебе. Оно и к лучшему: эрекции – как не бывало. Девчонка неловко плюхнулась на кровать: - Эй! - Прости, дорогая. Ты даже не представляешь, как мне жаль. Документы, бумажник, первая заначка, вторая заначка, аварийная заначка, щетка, сигареты. - Если мы расстанемся, я не хочу, чтобы это получилось так. Мне нужно поговорить с ним. Имс. Где мне его искать? Имс поцеловал девчонке руку, прижал ее запястье ко лбу – и поцеловал еще раз, это был красивый благодарственный жест, Имс подцепил его у цыган в Ист-Энде. - Дать денег тебе на такси? Ариадна наконец-то заткнулась. Перед уходом, Имс стер сообщение.
***
- Мы приземлимся в Лос-Анджелесе через час, мистер Фишер. Вам принести что-нибудь? – стюардесса улыбается. Ну конечно, куда она денется, это ее работа. Роберт равнодушно отвечает «нет, спасибо» и возвращается к Financial Times . Уже который выпуск журналисты мусолят одну и ту же тему: Как наследник огромной корпорации мог взять и просрать все в один момент? Заголовки, разумеется, встречаются разные и более мягкие, но суть остается прежней. Звонит телефон. Вот вам и преимущество собственного самолета – нет никаких запретов, только не мешай пилотам делать свою работу. - Слушаю. - Мистер Фишер, мы запустили процесс. Максимум через восемь часов у вас будет вся необходимая информация. - Отлично. Перезвоните, когда закончите. Роберт Фишер убирает телефон обратно в карман и снова принимается за Times. Теперь материал уже не вызывает такого раздражения, как раньше.
ОНИ НЕ МОГУТ ТАК ЗАКОНЧИТЬ СЕЗОН!!!!!! НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!! NOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOOO!!!!!!! БЛЯТЬБЛЯТЬБЛЯТЬБЛЯТЬ!!!!!!!! ПОЧЕМУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ!!!!!!!!
вообще я села это смотреть ради Мариарти, но вашу машу
Sherlock: I need to get some air. We're going out tonight. Watson: Actually I've gonna date. Sherlock: What? Watson: It's when to people who like each other go out and have fun. Sherlock: That's what I was suggesting. Watson: No, it wasn't. At least, I hope not.
няяяяяяяшечки, я их уже люблю и Шерлок уже меньше похож на свинку, чем раньше
я блять не понимаю, зачем я пришла домой потому что щас очень хочется выйти в окно я понимаю, что я вас всех очень заебала, я сама себя заебала я вообще не понимаю, зачем люди читают этот дневник блять а ведь все потому, что есть моменты, когда не надо вытаскивать наушники
-Ann, how did you spend this summer? -I stayed at SPb and did nothing. -Why? -Why not?
я вообще не знаю, я ржу от того, что мне смешно, или от того, что у меня шизофреническая истерика бляяяяя мало того, что я замерзла, зонт был бесполезен, у меня в кедах было болото, а на голове было воронбе гнездо и вообще за каким то хером я все это пишу в бложик ко всему прочему теперь, каждый четверг у нас с 6 до 8 вечера пара по аниме причем судя по всему, преподша дикая фанатка блича я вообще сегодня за пару услышала только вот такие знакомые слова: блич, евангелион, хетай, яой и сейлор мун А ЕЩЕ ПОКЕМОНЫ!!!! и выучила новое слово сёдзё, которое для меня звучит как грубое матерное ругательство у нас пол группы вскрыло на занятии просто И НА ЭТО НАДО ХОДИТЬ я за всю свою жизнь из аниме посмотрела наверно только Хэллсинга а, и еще ту хуету по Бэтмену, где были Убейволк и Волкотруп (не спрашивайте) И У НАС БУДЕТ ТЕСТ ПО АНИМЕ! А КТО НЕ ХОЧЕТ ХОДИТЬ ДОЛЖЕН БУДЕТ НАПИСАТЬ КУРСОВУЮ ПО АНИМЕ!!!!1111АДЫНАДЫНАДЫН Фрэндз, мне никто не хочет написать одну...нет, простите, две курсовые по аниме, а? DERP
эту пару(до того, как меня вскрыло вместе с остальными) я сидела с каким то чуваком и мы вместе читали статью про инсепшен он фапал на Эллен Пэйдж, я на Тома Харди
короче я пошла пить какао, сушить носки и приходить в себя на сообщения, комменты и все остальное отвечу позже, когда буду вменяема
вообще день проходил под тэгом "Гермиона очень сильно изменилась за лето" в роли Гермионы была я и еще половина моих однокурсниц как блондинка я у всех вызывала эмоции типа О.о меня даже не узнавала бэст фрэнд хД зато парни сказали, что я теперь похожа на Пении посему этот день закончился Бэтти, которая косплеила Шелдона: "Тук-Тук, Пэнни!" Вова (внезапно!) будет у нас преподавать драматургию О.о бляяяяя мы ее шикарно выучим, при условии что пара началась со слов "Вова, сегодня первое сентбяря, можно мы уйдееееееем? - Нет, я должен! вам! прочитать материал! - Ну Воооооваааа!" люблю свой универчик
ну, и давно я не постила родительские отжиги
собираюсь маме показать Саймона из Misfits (а мама все душой любит Харди) Я: Маам, иди сюда, я тебе моего нового лапочку покажу Мама: (устало) О боже... (показываю Саймона) Мама: (в ужасе)О БОЖЕ!!
God bless us everyone We're a broken people living under loaded gun! And it can't be outfought It can't be outdone It can't be outmatched It can't be outrun
а на кого вы дрочили\фапали\пускали слюни\выдумывали мэри сьюшные фанфики в своей голове\придумывали похотливые истории в самый первый раз? кого вы помните? еще до ГП, Супернатуралов, Властелинов колец?
кто был вашим первым(-ой) лапочкой\душечкой\любимцем?
мой выход из шкафа желательно спрятать под катсначала думала написать Шрама (Скара) - из Короля Льва, но потом решила, что я его простю любила, когда была мелкая, и как то все просто но началось все серьезное наверное вот с этих двух персонажей: 1. Карандаш (дадада, из той самой серии "Карандаш и Самоделкин") просто дело все в том, что у меня в книге он был РЕАЛЬНО ОЧЕНЬ КРАСИВЫЙ. Вот не та блондинистая поеботина из журнала Мурзилка с пидорским беретом. У меня в книге он был рыжим ирландцем в джинсах и в розовой рубашке с (о божа!) закатанными рукавами вдобавок его в одной из серии схватили в плен и чуть ли не пытали - вот так и зародился мой первый кинк 2. Троттл - из мультсериала "Мыши-рокеры с Марса" в детстве этот мульт мне казался реально серьезным. Щас пересмотрела - бляяяяяяяяя но Троттл - это желтая и мускулистая мышь с трагичной судьбой - была для меня богом я мечтала, чтоб он снял очки я мечтала....о многом я в общем мечтала
мне было лет 6, а я уже придумывала, как их обоих пытали, мда..
потом уже пошел Снейп, Колин Фарелл и дальше по наклонной...
вот обычно большинство дам орут "блядь я жырная мне срочно надо худеть бля!!!!11111", глядя на Киру Найтли, Анжелину Джоли и кто-там-еще-у-нас-худой я же ору ту же самую фразу, когда вижу следующих людей: -Джаред Лето -Киллиан Мерфи -Джозеф Гордон-Левитт -Оливер Сайкс